Политика как призвание для христиан

Политика как призвание – так называлась знаменитая лекция Макса Вебера 1918 года. В ней он обсуждал перемены, которые оказывали в то время влияние на политику в западных странах. Вебер отмечал, что в современных конституционных государствах каждый гражданин является политиком, по крайней мере, в свое свободное время, только потому, что он голосует и обсуждает политические вопросы с друзьями.

Однако, в создавшейся сегодня атмосфере, сочетание слова «политика» с идеей «призвания», вероятно, звучит для многих наивно – или даже смешно – особенно если принять распространенный взгляд на политику как на нечто, что касается только достижения и удержания власти. Но если смотреть на политику с точки зрения Аристотеля, – как ее понимали многие отважные люди нашего времени, – идея политики как призвания становится все более вероятной. Аристотель утверждал, что политика, наряду с философией, является одной из двух профессий, которыми стоит заниматься тем, кто имеет возвышенные представления о добродетели.

Следует обрести более широкое представление о том, какой образ жизни является лучшим для тех людей, которые стремятся быть добродетельными. Христианство учит нас, что мы получаем в Таинстве Крещения призвание быть преобразующим присутствием в мире. Идея политики как профессии, достойной того, чтобы ею заниматься, чрезвычайно жива в социальной доктрине Церкви. Как поясняется в Катехизисе Католической Церкви, главная ответственность за политический аспект христианского призвания лежит на мирянах, в форме, определяемой их индивидуальными способностями и конкретной ситуацией.

Изучая материалы для моей последней книги «Форум и башня», - пишет автор статьи, - я решила исследовать, как некоторые из величайших мыслителей и политических деятелей в истории справлялись с теми же опасениями, которые тревожат людей, стремящихся сознательно играть активную роль в общественной жизни.

Возьмем, к примеру, идею о том, что политика по своей сути коррумпирована и обречена в свой черед прибегать к коррупции. Убеждение в том, что человек, ищущий праведной жизни, должен оставаться в стороне от минного поля политики, бытует издавна.

Иоанн Павел II в своей энциклике Christifideles Laici 1988 года, обращаясь к людям, которые посвятили себя политике, сказал: "Обвинения в карьеризме, в преклонении перед властью, в эгоизме и коррупции, которые нередко выдвигаются против людей, входящих в состав правительства, парламента, правящего класса, политической партии, равно как и то общераспространенное мнение, что участие в политике таит абсолютную нравственную опасность, ни в коей мере не оправдывают ни скептицизм, ни отстраненность христиан от общественной жизни" (42). Сильные слова! Первой реакцией могло бы стать утверждение, что это "общераспространенное мнение" небезосновательно, что политическая жизнь полна опасностей для морали. Что же имел в виду Папа, о чем он думал?

Может быть, как Цицерон, он считал, что праведные не должны оставлять свободным поле неправедным. Никто не может сказать, что Папа не знал о моральном риске политики. Но, как священник, он также понимал, что никто не может избежать этих рисков, просто считая себя вне политики.

Никто из нас не может избежать «ярмарки тщеславия» или дурных компаний, даже держась подальше от политики. Как сказал Бенедикт XVI членам Бундестага: «Конечно, политик будет искать успеха, без которого он не будет иметь возможности для более эффективной политической деятельности. Но успех должен быть подчинен критериям справедливости, желанию реализовать закон. Успех может стать также искушением и таким образом открыть путь к нарушению права, к уничтожению справедливости».

К счастью, нет необходимости возвращаться к древности, чтобы найти мужчин и женщин, которые преодолели эти препятствия. Я имею в виду Вацлава Гавела, - пишет автор статьи, - и всех тех, кто содействовал падению, казалось бы, непобедимых коммунистических режимов в Восточной Европе. В своего рода политическом завещании Гавел писал: "Неправда, что человек твердых принципов не должен идти в политику; достаточно того, чтобы эти принципы опирались на терпение, способность принимать решения, меру вещей и понимания других. (...) Политика как практика нравственности является вполне возможной реальностью». Однако он добавил, что никогда не строил иллюзий относительно того, что это был легкий путь. Разве бы он мог это утверждать? Одна из сторон нашей жизни заключается в том, что определенное количество компромиссов является необходимостью; и ловкость сделать этот компромисс приемлемым, является важным качеством политика. Но верно также и то, что часто бывает трудно различить, где политический компромисс превращается в моральный компромисс и в материальное пособничество злу.

Двум из величайших государственных деятелей всех времен, Цицерону и Эдмунду Бёрку, часто приходилось сталкиваться с вопросом о том, когда, нужно ли вообще и в какой степени уступать компромиссу, как для того, чтобы защитить дело, в которое они верили, так и для продвижения своей политической карьеры.

И заставляет задуматься тот факт, что, согласно тому, что они написали, им не удалось сделать все правильно в этом смысле.

По собственному признанию Цицерона, были случаи, когда ему не удавалось сохранить веру в принципы, которые он исповедовал, и следовать собственным идеалам. Наиболее яркий случай произошел, когда он был на вершине власти, в качестве консула. Во время восстановления порядка после подавления заговора Катилины, он приказал, чтобы пять из сообщников заговорщиков были казнены без суда и следствия. Он оправдывал этот шаг как чрезвычайную меру, но тем самым нарушил один из главных принципов, которые часто пытался защищать.

Письма Цицерона указывают, что он видел большую часть своих усилий пропадающими втуне. Даже в своих самых смелых мечтах он не мог вообразить, что его наследие будет жить так долго, и какие формы оно приобретет.

Столетия спустя, например, Цицерон стал своего рода родственной душой для молодого ирландца по имени Эдмунд Бёрк. Бёрк, как Цицерон, был амбициозным "новым человеком", который приехал из провинции и пытался пробиться на огромную политическую арену того времени. Но те препятствия, с которыми Бёрку пришлось столкнуться в Лондоне восемнадцатого века, были даже больше, чем те, что Цицерон был вынужден преодолевать в Риме.

В то время Ирландия управлялась с помощью системы жестких уголовных законов, которые запрещали католикам голосовать или занимать государственные должности, и исповедовать свою религию в общественных местах. Барьеры, которые на основе таких законов тормозили экономическое развитие, были настолько мощными, что многие католики регистрировались как обращенные в протестантизм. Именно это сделал отец Бёрка, чтобы иметь возможность заниматься профессией адвоката.

Поскольку Эдмунд Бёрк был неравнодушен к бедственному положению своих соотечественников, на вершине своей карьеры он столкнулся с серьезной проблемой: до какой степени можно показывать себя таким, как есть на самом деле?

Чем успешнее была карьера Бёрка, тем больше он сталкивался с тем, что мы сейчас называем политикой разрушения личности. Карикатуристы не упускали случая рисовать его в церковном облачении римско-католического духовенства. Как ирландца, его изображали за тарелкой картошки рядом с бочонком виски.

Представьте себе, как он должен был чувствовать себя, когда на его первом посту в политике, в качестве помощника члена британского парламента, ему было поручено подготовить письменное заявление о позиции по Ирландии. Он воспользовался этим, чтобы критиковать уголовные законы, но, для того, чтобы его начальник, по крайней мере, принял во внимание эту критику, назвал "справедливыми и необходимыми" некоторые меры, которые исключали католикам доступ к государственным должностям.

Это заявление было далеко от его истинных убеждений, и многие критиковали его за это позже. Но эта уступка позволила ему пробить себе путь, сделать карьеру и стать в конце концов ведущим теоретиком партии вигов. Когда Берк сам стал членом парламента, он выступал против многих непопулярных решениях: об американских колонистах, о католиках Ирландии, о жителях Индии.

Как и следовало ожидать в случае столь противоречивого персонажа, существуют противоположные мнения о предпринятой Бёрком тактике. Одни полагают, что он принес в жертву слишком много во имя оппортунизма. Другие согласны с Уинстоном Черчиллем, который считал его образцом политической мудрости.

Бесспорным остается тот факт, что, когда Бёрк в конце концов достиг положения, в силу которого он мог оказать какое-то влияние, то он, как и его герой Цицерон, не колеблясь, рисковал карьерой ради своих идеалов. Как и в случае Цицерона, если бы Бёрка судили в его эпоху на основе результатов, полученных в стремлении защищать те политические дела, которые были ему близки к сердцу, то его посчитали бы неудачником.

Я думаю, - пишет автор статьи, - что послание здесь заключается в следующем: сам факт, что усилия, предпринимаемые кем-то в своей жизни не видны, вовсе не означает, что эти усилия оказались напрасными. Мы никогда не знаем результатов наших призваний в нашей жизни. И эта проблема, возможно, больше, чем любая другая, отпугивает многих от принятия политики как призвания или от активного интереса к политическим вопросам. Многие думают, что наша экономическая и политическая судьба определяется посторонними силами, которые находятся вне нашего контроля.

Однако именно ремесло политики определяет, могут ли развиваться, или нет все другие составляющие цивилизованной жизни. Когда мы осознаем, сколько всего зависит от должного и ответственного выполнения этого скучного, опасного и грязного ремесла, то, вероятно, уже не будет так смешно думать о политике как о призвании.

Автор статьи Мэри Глен Глендон, известный дипломат, профессор в Гарвардском университете, автор многих научных публикаций, в течение двух лет была послом США при Святейшем Престоле. В настоящее время она занимает пост президента Папской Академии социальных наук.
При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.