От логики «patria potestas» до прав самых незащищенных, признанных с приходом христианства: аборт и детоубийство в Риме времен Плиния Младшего

Письмо Плиния Младшего (Ad familiares, VIII, 110), датированное 107 годом и адресованное деду его третьей жены, Кальпурнию Фабато, сообщает о скорбном событии, случившемся в семье: «Ты так хотел увидеть от нас правнуков! Тем печальнее будет тебе услышать, что у твоей внучки случился выкидыш: она по-детски не знала о своей беременности и не соблюдала того, что должны соблюдать беременные, а делала то, что им запрещено. Эту ошибку искупила она тяжким уроком: она стояла на краю смерти. Тебе, конечно, тяжело пережить, что в старости ты лишился потомства, казалось, уже уготованного, но ты должен возблагодарить богов, которые отказали тебе сейчас в правнуках, чтобы сохранить внучку, а правнуков пошлют в будущем. Твердо надеяться на них заставляет нас эта беременность, хотя так несчастливо и кончившаяся. Я уговариваю, убеждаю и подкрепляю тебя сейчас теми самыми доводами, что и себя. Твое желание иметь правнуков не горячее моего желания иметь детей: мне кажется, что мы с тобой оставим им широкий путь к почестям, имена — широко известные и изображения предков не от вчерашнего дня. Только бы они родились и сменили наше горе на радость».
С такими же жалобами обращается Плиний в следующем письме, к тете своей жены, заменившей ей мать: «Когда я думаю о том, что чувство твое к дочери брата еще нежнее материнской любви, то понимаю, что тебя надо предварить сообщением о событии более позднем: пусть первое чувство радости не оставит места для тревоги. Я боюсь, правда, как бы ты после такого счастливого известия опять не впала в страх и не радовалась бы за нее, избавленную от опасности, трепеща в то же время за то, чему она подвергалась. Она уже весела, она пришла в себя, она вернулась ко мне; она начинает поправляться и судит о пережитой беде по ходу выздоровления. Она была (в добрый час сказать!) в большой беде, была вовсе не по своей вине, а до некоторой степени по вине возраста. Поэтому и произошел выкидыш и так печально было ее знакомство с беременностью, о которой она не подозревала. Поэтому, если тебе и не было дано утешиться в тоске по утраченном брате его внуком или внучкой, то помни, что утешение это только отложено, а не утеряно, потому что жива та, в которой наши надежды. В то же время оправдай перед своим отцом этот случай: женщина к таким случайностям снисходительнее». Плиний выражает надежу на то, случившееся послужит уроком для его семнадцатилетней жены.
В обоих письмах современного читателя поражает раздраженный и обиженный тон, с которым выражается по отношению к молодой жене человек, широко восхваляемый за уравновешенность и мягкость всегда доброжелательного характера, имевший обыкновение быть снисходительным по отношению к другим, щедрым настолько, что обеспечивал из своего кармана приданое дочерям нуждавшихся друзей, и содействовал карьере многих молодых людей, лишенных средств. Тем не менее, во многих случаях он заявлял, что более чем удовлетворен своей супругой, пылко восхищавшейся литературными произведений своего мужа, которые все время читала и перечитывала; а во время его публичных выступлений, она, затаив дыхание, тайком следила за ним из-за занавеса, радуясь его успехам; Кальпурния даже пела его поэтические композиции, аккомпанируя себе на лире (там же, IV, 19)!
Но, если учесть социальные требования того времени, поведение Плиния вполне объяснимо: нужно дать наследников обоим домам, которые иначе могут пресечься; нужно, чтобы эти наследники были мужского пола, чтобы продолжить род и не прибегать к усыновлениям, из-за которых почти всегда возникают сложности с наследством; дети нужны были Плинию также для того, чтобы укрепить свое социальное положение. Не только в римской цивилизации, но и во всех древних культурах положение тех, кто не имел детей, было весьма незавидным и непрочным, если не материально, то, по крайней мере, морально.
Вспомним, хотя бы в качестве примера, взятого из апокрифической литературы, об унижении Иоакима, будущего отца Марии, и о родителе Иоанна Крестителя, обязанными вставать самыми последними в ряду тех, кто несет жертвы Господу!
В Риме, законы Августа — о браках в разных сословиях 18 г. до н. э. (lex Iulia de ordinibus maritandis) и особенно закон Папия — Поппея 9 г. н. э. — старались подталкивать к многодетным бракам. Знаменитое «детское право» (ius liberorum) было немаловажной льготой, а целибат и вдовство облагались большими пенями, особенно для богатых. Наличие троих детей в браке давало родителям важные привилегии в юридическом, политическом и социальном плане: мать получала право составить завещание, отец получал особое продвижение в сенаторской карьере. Речь, естественно, шла о детях, рожденных от законной жены из свободного сословия: потомство, рожденное от сожительства с рабыней, было и оставалось в рабстве даже в христианскую эпоху (Codice Teodosiano, iv, 8, 7), и служило лишь увеличению богатства семьи, которое состояло в том числе и из рабов.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что Плиний, дороживший своей карьерой, так раздражен в связи с происшествием, в результате которого он лишился своего конкретного права, и ответственность за это легла тяжким бременем на его жену, которая своим поведением – Плиний называет его детским и глупым – лишила его того, что ему причиталось. Не будем забывать о том, что, в рамках patria potestas, то есть, отцовской власти, рожденные и вынашиваемые дети были абсолютной и исключительной собственностью отца, который мог распоряжаться ими по своему желанию, и без контроля с чьей бы то ни было стороны. В самом деле, один и тот же человек, который, при необходимости, мог посчитать родившегося младенца лишним – просто не поднимая с земли и обрекая его, тем самым, на смерть, или если кто-то взял, на "рабство или проституцию" – при других обстоятельствах мог вполне обвинить жену, которая, не сумев выносить ребенка, лишила его потенциальной собственности.
Оставим теперь Плиния и его манию отцовства, которое ему никогда не будет суждено пережить, хотя впоследствии император и наделит его этим ius trium liberorum, преимущественным правом отца троих детей на занятие почетных постов, которого он так жаждал (Ad familiares, x, 2), и извлечем из эпизода, однако, то, что было, в любом случае, позицией римской культуры по отношению к прерыванию беременности: проблема возникала, лишь если речь шла о замужней женщине, так как вынашиваемый ребенок – который сам по себе считался неотъемлемой частью материнской утробы (Digesto, 25, 4, 1) – по праву принадлежал ее мужу и представлял собой имущество, находящееся в его владении. Таким образом, аборт матроны, замужней женщины, должен был наказываться по закону, но не за убийство живого существа, а за мошенничество по отношению к мужу и его владению.
Но не нужно строить иллюзий, что в столь патриархальном мире, в котором женщинам, даже стоящим на высокой социальной ступени, отводилось приниженное положение, ожидаемый ребенок, находясь буквально во власти матери и ее потребностей, мог бы стать для нее чем-то вроде козырной карты, с помощью которой она могла бы отыграться, протестуя против политической и социальной системы, не всегда склонной защищать ее права.
В связи с двойной жертвой (отдельно для мальчиков и для девочек), - которую нужно приносить в праздник Карменты, богини, покровительницы родов, к которой обращались женщины, чтобы избежать опасности ножного предлежания плода, - предания напоминают о том, как «когда-то», возмущенные тем, что Сенат осмелился лишить матрон права передвигаться на специальных носилках, которые несли рабы, матери семейств начали делать аборт в массовом порядке в знак протеста против своих мужей, виновных в том, что они приняли такое решение: Сенат, наказав их, тем не менее, восстановил отмененную привилегию, предписав, однако, приносить искупительную жертву в праздник Карменты, 11 января за мальчиков, и 15 января за девочек (Овидий, Fasti, i, 619-627).
Очевидно, что события такого рода могли наблюдаться только в максимальной гибкости мифического измерения, но не в исторической реальности, в которой, даже если всегда есть возможность того, что женщины могут решиться на аборт по самым разным причинам, однако, закон в этом вопросе был строг, настолько, что custodes e curatores ventris был придан законный статус. В особых случаях беременности с сомнительным отцовством (чтобы ввести чужеродный элемент в генеалогическое наследие супруга) или когда женщина отрицает беременность (чтобы с помощью аборта лишить мужа его собственности, важной, например, для завещательных целей), либо это матрона, стоящая на грани развода, или недавно овдовевшая, а то и просто желающая нанести вред мужу, государство поручало этим хранительницам наблюдать за такими женами до родов и во время них (Digesto, 25, 4, 1-4), контролируя их при свете не менее трех светильников (там же, 25, 4, 1, 25).
Ситуация будет постепенно меняться с приходом христианства и распространением новых ценностей. Отношение Христа к детям было в полном смысле слова революционным, в мире, в котором очень много детей рождалось и росло в состоянии выживания, учитывая санитарно-гигиенических условия того времени. И их жизнь никто не защищал, за исключением случаев, когда ребенок служил, как мы только что видели, для того, чтобы обеспечить правовое положение родителей, но даже это не давало тому же ребенку право на похороны, если тот умирал до достижения десяти лет. Христианство радикально изменило моральную и социальную оценку детства, повлияв на нее, смягчив и изменив также оценку вынашиваемого плода. Он уже не будет рассматриваться как неотъемлемая часть тела матери, то есть, полностью оставаться в ее власти, но, оцениваясь сам по себе, в его будущей проекции, будет считаться с полным правом человеком, а потому – обладателем бессмертной души, и, следовательно, заслуживающим защиты в своей целостности и соблюдения своих прав.
Кодекс Юстиниана, по сути, фиксирует это радикальное изменение перспектив, предусматривая для тех, кто совершает аборт, ряд показательных наказаний: ссылку in insula (в изоляции) и частичную конфискацию имущества для женщины, которая сама умертвила свой плод; аналогичное наказание для тех, кто, принадлежа к знати, совершил это преступление по отношению к другим, а если скромного рождения, то наказание было in metallum, то есть, их присуждали к работам в рудниках; однако, если женщина не выживала, сделавшему аборт грозила смертная казнь, к какому бы сословию он ни принадлежал (Digesto, 48, 19, 38, 5).

При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.