Фрейд и Иудаизм: отношения, требующие психоанализа

Ватиканская газета «Оссерваторе Романо» опубликовала статью итальянской журналистки, историка и доцента Римского университета «Ла Сапиенца» Лючетты Скараффии под названием «Фрейд и иудаизм: отношения, требующие психоанализа».

Отношения между наукой и религией имеют долгую и сложную историю. Некоторые, однако, считают, что ради блага научных исследований их не следует как-то связывать. "Религия, в определенном смысле, является наукой. Просто это плохая наука", – пишет Ричард Докинз, проявляя враждебность, присущую ученым атеистам. Именно по этой причине ученые, философы и писатели, много размышляли над этой темой в течение двадцатого века, с разными, но неизменно интригующими результатами. В частности, в последние годы эти размышления были сфокусированы вокруг символической личности Зигмунда Фрейда.
В 1899 году выходит одна из книг, оказавших наибольшее влияние на трансформацию современной культуры, Толкование сновидений Фрейда, и этот день можно считать началом психоанализа. Но это было не так просто и быстро, как может показаться: история текста сложна (как показали восемь изданий между 1899 и 1930 гг.) и она свидетельствует о постоянном общении между автором и читателями (коллегами, пациентами, критиками, последователями), в результате которого решительно изменяется начальный характер текста, утратившего часть своей революционной силы. Первое издание книги было представлено как неповторимое событие: Фрейд анализирует свои сны, чтобы объяснить свой новый метод лечения, предлагая, таким образом, прямое вмешательство лечащего врача, как ключевой фактор в обеспечении успеха терапии.
Лида Маринелли и Андреас Майер (в книге «Толкование сновидений Фрейда и история психоаналитического движения», 2010) восстанавливают целую галактику отношений, возникшую вокруг Фрейда после выхода книги: многие обращаются к нему, чтобы предложить изменения или дополнения в последующие издания, и даже стать соавторами, как, например, Отто Ранк и Шандор Ференци. Обсуждения с Адлером, Юнгом и Штекелем превратились в яростную полемику.
На первом этапе (1899-1909 гг.) книга использовалась в основном в качестве учебного пособия по психоаналитической методологии, и читатели часто вступали с Фрейдом в переписку, описывая свои сны, чтобы он проанализировал их.
Однако очень скоро стало понятно, что для хорошего самоанализа просто чтения книги недостаточно; для этого был необходим личный контакт с автором.
Но это не помешало распространению культуры псевдопсихологических толкований, не имевшую ничего общего с медициной, и превратившую психологию в модную тему для салонных бесед, что приводило также к юмористическим толкованиям.
Второй этап (1909-1918 гг.) совпал с рождением Международной психоаналитической ассоциации, когда Фрейд стремился укрепить тезис книги, дополнив ее рядом символов. К аналитическому материалу врача и пациента был также добавлен "безличный " материал, который должен был перенести дискуссию на новую почву, в сферу мифов, истории, литературы. Между 1909 и 1914 гг. толкование снов стало местом критических столкновений между учителем и его учениками, что привело к болезненному разрыву, а также к определению основных понятий психоанализа, таких как эдипов комплекс и бегство, что оказало важную поддержку тенденции рассматривать любые формы критики психоанализа как сопротивление.
Наконец, в третьем этапе (1919-1930 гг.) книге была отведена роль исторического документа, над которым Фрейд попытался восстановить контроль: в 1925 году, он предложил перепечатку первого издания, то есть только текст, написанный им самим и касающийся его самоанализа.
Хотя Фрейд был окружён последователями-евреями и почти все его пациенты были евреи, он отвергал любую связь между еврейской культурой и психоанализом, желая сделать эту новую дисциплину универсальной наукой для всех. "Вы хотите выдать меня за обычного каббалиста?", - отвечает он своему коллеге Шандору Ференци, который предложил ему истолковать сон ярко выраженного еврейского характера, в книге Тома Киви Triad (переведенной на итальянский язык в 2005 году).
Тема глубокой связи между Фрейдом и его культурой происхождения является одной из главных линий этого сложного и увлекательного философского романа. Книга начинается с путешествия, которое Фрейд, Юнг и Ференци совершили в Соединенные Штаты в 1909 году, и сразу же обозначается проблема отношений учителя с учеником-христианином, – его будущим преемником Юнгом – и единоверцем Ференци. В отличие от Фрейда, отвергавшего любые попытки связать психоанализ с религиозной традицией, иудей Ференци и христианин Юнг понимали, что такой разрыв невозможен.
"Сны и их интерпретация являются самой древней формой общения с Богом. И в чем же состоит это общение? В том, что ты смотришь в глубину самого себя. Самоанализ. Исследование человеческой души, ничего больше. Значение чисел, гематрия, словесные игры, темурах, свободные ассоциации, и все".
Так думает Ференци, убежденный, что Юнг прав, то есть, что психоанализ уходит своими корнями в еврейскую мистику, к которой – утверждает он – мы добавили дневники рационального наблюдения и анализа, клинические исследования и измерения, сделав из нее науку.
То, что еврейская культура является учением о путешествии в глубину, объяснял еще раввин Пресбурга, Хатам Софер: средствами для этого путешествия служат пост, медитация и сон, то есть средства Каббалы. В этом был убежден Ференци, который, в отличие от Фрейда, воспринимал его еврейские корни в качестве благодатного материала, так же, как – согласно Киву, на основе исторических исследований и современных источников, таких как письма и статьи – великие физики и математики еврейского происхождения, которые в те же годы изменили способ наблюдения и объяснения Вселенной. Особенно Нобелевский лауреат Нильс Бор, для которого физика была ключом, открывающим двери вселенной: "Весь вопрос в том, чтобы знать, что мы можем сказать о природе, а не то, чем она является на самом деле, что было бы иллюзорной амбицией".
Он считал, что "наблюдатель является соавтором явления", позиция, которая очень близка терапевту в психоанализе Фрейда и резко контрастирует с теорией Эйнштейна, основанной на гипотезе, что Вселенная объективна, что она независима от человеческого существования, и не ограничивается его пределами. В отличие от Фрейда и Резерфорда – английского физика, через Манчестерскую школу которого прошли наиболее перспективные ученые того времени, – эту почти мистическую теорию научного метода с Бором разделяли физик Вольфганг Паули, родом из древней еврейской семьи пражских книготорговцев, химик Дьёрдь де Хевеши, венгерский аристократ еврейского происхождения, и математик Джон Нейман, сын венгерского еврея банкира.
Все эти ученые, отмеченные Нобелевской премией, считали, что для человека невозможно познать самого себя, точно так же, как невозможно познать окружающий мир, поскольку первое является частью последнего.



В их исследованиях, согласно Киву, проявляются вдохновения еврейского происхождения, в традиции которого, чтобы понять мысли Бога, изучали внутренний мир человека, созданного по Его образу и подобию, а также природу, поскольку "природа и Бог одно и то же", – утверждает Хевеши в романе.
Все новые научные дисциплины (теоретическая физика, математическая логика, психоанализ), которым активно посвящают себя еврейские интеллектуалы – прямые потомки учеников Хатама Софера в Пресбурге, – на самом деле, при ближайшем рассмотрении, напоминают древние раввинские исследования, частью которых было толкование снов.
В католических кругах, помимо Ива Конгара, теорией дополнительности Бора воспользовался Йозеф Ратцингер, в своей знаменитой книге «Введение в христианство».
Скрупулезный и увлекательный труд Кива о двух поколениях европейских ученых позволяет взглянуть другими глазами на историю европейской культуры ХХ века и – что еще важнее – подрывает самый жесткий догмат современной мысли о разделении между наукой и религией. Конфликт, возникший вокруг «Толкования сновидений» Фрейда показал всю остроту вопроса, который остается открытым по сей день, и найти ответ на него пытаются не только ученые и философы, но он всегда присутствует также в размышлениях современных Пап – особенно Пия XII, Бенедикта XVI и - Иоанна Павла II.
Хотя многие философы и богословы обращались к теме отношений между верой и наукой, особенно новым и интересным в прошлом веке был вклад двух великих ученых, мистиков, Тейяра де Шардена и Павла Александровича Флоренского, творческую и глубоко духовную мысль которого можно поставить вровень с учеными, о которых рассказывает Кив. Они оба прекрасно осознают, что научное знание – которые они любили страстно, и которым посвятили свою жизнь, – "это не единственное знание, достойное этого имени (как ложно утверждает сциентизм), есть другие виды знаний, способы познания, важные для жизни человека, и следует признать их эпистемологическое и веритативное достоинство», – пишет Умберто Казале в развернутом вступлении к книге «Вера и наука. Необходимость диалога» (2010), антологии произведений Папы Бенедикта XVI о вере и науке. Впрочем, сциентистская теория о том, что только научное/естественное знание основано на фактах и ​​дает удовлетворительный ответ, в то время как другие – и, конечно, прежде всего религиозные знания среди них – основаны на мнениях и не приводят к "истине", сегодня подвергается острой критике даже в светской среде. Наука, в сущности, говорит нам часть истины о физическом мире, но не всю истину.


Папа Иоанн Павел II, в письме, адресованном в 1988 году к директору Ватиканской обсерватории Джорджу Койну, пишет, что "теология (...) должна развивать связь с наукой, точно так же, как это было всегда с философией и другими формами знания", подчеркивая, с другой стороны, значение науки для богословской мысли. К этой теме неоднократно возвращается сначала кардинал Ратцингер, а затем Папа Бенедикт XVI. В книге «Fede, Verità, Tolleranza. Il cristianesimo e le religioni del mondo» (Вера, Истина, Терпимость. Христианство и религии мира), изданной в 2003 году, кардинал Ратцингер пишет: "Естественные науки, сформировавшие новый мир, опираются на философскую основу, которую, в конечном счете, следует искать в Платоне. Коперник, Галилей и Ньютон также были платониками.
Они основывались главным образом на предположении математического, духовного строения мира и, следовательно, исходя из этого предположения, на возможности расшифровать загадку, и, в эксперименте, сделать ее понятной и одновременно полезной. Эксперимент основан на предшествующей ему толковательной идее, которая затем проверяется на практике, исправляется и получает дальнейшее развитие. Лишь эта математическая база позволяет затем делать обобщения и открывать законы, которые дают возможность действовать адекватно. Вся научная мысль и любое ее техническое применение основаны на предположении, что мир упорядочен согласно духовным законам, что он содержит в себе дух, который может имитироваться нашим духом. Но в то же время, его восприятие связано с контролем посредством опыта. Любая мысль, притязающая на то, чтобы обойти эту связь, противоречит дисциплине научного мира, и, следовательно, должна быть запрещена, как донаучная или ненаучная".
Далее Ратцингер предполагает, что основной характеристикой научного знания является синергия между математикой и опытом, в которой математика является творением нашего ума: «Это подразумевает, что сама вселенная имеет рациональное строение, так, что существует глубокое соответствие между нашим человеческим разумом, открывающим природу, и разумом, или рациональностью, которую человек находит в природе». К этим выводам, вероятно, присоединились бы Нильс Бор, Вольфганг Паули и Джон Нейман.
При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.