Итальянский историк анализирует «стратегию выживания» Русской Православной Церкви в годы советской власти

В туринском издательстве «Эйнауди» на днях вышла книга «Сталин и Патриарх. Православная Церковь и советская власть». Это объемное исследование профессора Адриано Роккуччи из Общины Св. Эгидия охватывает период с 1917 по 1958 год.
История Русской Церкви 20 века особенно драматична, пишет автор. Великая Церковь, укорененная в царской России, была накрыта волной неслыханных и беспрецедентно долгих гонений. Согласно источникам, заслуживающим доверия, репрессии только по религиозным мотивам породили как минимум миллион жертв. Преследования были кровавыми и разрушительными, особенно в 20-е и 30-е годы. В эти же десятилетия русское православие раздирали внутренние разлады. Некоторые из них были прямым следствием волнений, связанных с гражданской войной; другие были вызваны конфронтацией между различными течениями мысли в лоне Церкви и подпитаны, а в некоторых случаях и спровоцированы советской политической полицией. Некоторые разделения произошли вследствие геополитических изменений в период распада Российской империи, когда родились новые государства, а национальные движения утвердились и в церковной среде.
История Русской Церкви в советский период была отмечена гонениями и мученичеством, репрессиями и подавлением всякого сопротивления, притеснениями и техниками выживания. Столкновение с тоталитарным режимом было мучительным. Появилась реальная опасность раздробления Церкви из-за многочисленных внутренних контрастов.
Руководству Церкви пришлось столкнуться с реальными угрозами начиная с гражданской войны. С другой стороны, разделения пробуждали в сознании Церкви боль от раны, которая так и не была исцелена в истории русского православия: речь идет о расколе, произошедшем в середине 17 века, когда появилось старообрядчество. Единство Церкви было нарушено, а с ним пошатнулось и единство самой России.
Каковы были приоритеты Русской Церкви в ситуации крайней уязвимости -- единственной, какая была возможна при большевистском режиме? Решения, принятые теми, кто управлял Церковью, не были одинаковыми. Они порождали конфликты и острую полемику, что неизбежно отразилось и на историографии.
Сопротивление и приспособление, мученичество и компромисс, принципиальность и гибкость, выступления и молчание: таковы были непримиримые альтернативы. Сейчас постепенно укрепляется историографическая убежденность в том, что речь шла не об альтернативах, а о различных аспектах многосложной и драматической церковной жизни в тисках тоталитаризма. Так сказать, опции, пронизывающие жизнь, совесть, выбор каждого отдельного священнослужителя и каждого верующего.
Внутри Русской Православной Церкви можно выявить множество точек зрения, которым соответствуют различные взгляды на церковную действительность. Именно на основании этих взглядов и определялись приоритеты и направления. Неодинаковой была и культурно-духовная чувствительность, не говоря уже о различных потребностях Церкви. Одно дело – понять, что означает сопротивление большевистскому режиму для церковной общины местного уровня, и совсем другое – для тех, на ком лежала ответственность за всю Церковь. Предстоятели должны были выработать определенный подход в условиях крайне сложных. Необходимо было выявить, без парализующих колебаний, приоритеты, на основе которых затем принимать решения, общие для всей Церкви. Вот что писал Николай Бердяев, комментируя «Декларацию лояльности» советской власти митрополита Сергия в 1927 году: «Во имя Церкви, забыв о себе, патриарх Тихон согласился пожертвовать красотой и чистотой своего образа, согласился говорить языком, который у многих мог вызвать нравственное и эстетическое отталкивание. Мы здесь, за границей, на свободе, можем говорить, что хотим, языком чистым и красивым, можем представляться себе людьми, не способными ни на какие компромиссы. Но красота и чистота нашего языка, непримиримость наших выступлений не имеют большого нравственного веса. Совсем иной вес все имеет там, в России. Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство нашего восхищения.Патриарх Тихон, митрополит Сергий — не отдельные, частные лица, которые могут думать только о себе. Перед ними всегда стоит не их личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва». Так писал Николай Бердяев о «Декларации лояльности» митрополита Сергия, озаглавив свою статью «Вопль русской Церкви».
Единство Церкви вокруг законного с канонической точки зрения предстоятеля было главной заботой и постоянным стремлением первоиерархов в течение всего советского периода. Достижение этой цели воспринималось ими как залог сохранения видимого присутствия Церкви в России. А риск ее исчезновения был реальным. Присутствие ее структур на советской территории накануне Второй Мировой войны было сведено к минимуму.
Отсюда – различные компромиссы с советской властью, на которые шло православие: выбор весьма спорный для тех, кто считал приоритетными иные потребности, весьма спорными были и методы их осуществления. И все же, чтобы понять их суть и верно их оценить, историк должен рассматривать этот выбор в контексте исторических условий, в которых он был сделан.
«Переворот» 1943 года, который кажется неожиданной уступкой Сталина, можно расценивать и как парадоксальный и драматический результат стратегии выживания и сопротивления, которой предстоятели Русской Православной Церкви следовали начиная с 20-х годов, при Патриархе Тихоне. Органы управления Церковью были признаны и одобрены политической властью, получив тем самым возможность полностью восстановить свою каноническую легитимность. В еще большей мере это произошло с избранием Патриарха Алексия I. Вокруг предстоятеля на территории Советского Союза вновь утверждалось церковное единство. Политическая система укрепилась, ничто не предвещало ее конца. Она оказывала глубокое влияние на все общество, изменяя его политический, социальный, культурный, антропологический профиль. И эту реальность нельзя было не учитывать. Если Церковь не хотела отчуждаться от жизни советских граждан, то она должна была каким-то образом настроиться на новое общество, уже будучи подкованной предыдущими десятилетиями. Но как вписаться в советский мир, не уподобившись ему, оставаясь верными традиции? Это и было мукой, страданием великой Церкви, жившей в трудных, а то и совершенно несносных условиях. Именно так представляется тот период профессору Роккуччи, автору книги «Сталин и Патриарх». Русская Православная Церковь должна была встретиться лицом к лицу с замыслом, который стремился ее подавить, и в таких условиях стратегия выживания – ее разработка и осуществление, -- была отнюдь не проста.
Религиозная политика советских руководителей была продиктована не только лаицистскими и антиклерикальными принципами и намерением уничтожить политического противника. Конечной целью было полное искоренение религий из коммунистического общества.
В идейном контексте большевистского режима, основанного на видении мира в доктринальных рамках марксизма-ленинизма, само существование религиозной организации было очевидным противоречием. Коммунистическая идеология предлагалась как политическая вера, можно сказать, «политическая религия», которая должна была поголовно охватить всех граждан, все советское государство. Это должно было привести к созиданию коммунистического общества, основанного на «новом человеке», в антропологии которого не было места религиозному отчуждению. Именно в этом контексте и следует рассматривать нелегкий выбор Русской Православной Церкви в советский период.