Чезаре Ломброзо 100 лет спустя

Недавно газета «Оссерваторе Романо» поместила статью итальянского журналиста и бывшего предпринимателя Оддоне Камераны, посвященную столетию со дня смерти знаменитого Чезаре Ломброзо. Сто лет спустя после смерти – а не со дня рождения – подмечает автор статьи, считая это особым знаком, -- Ломброзо вновь становится актуальным. Коллекция улик и орудий преступлений, фотографий, рисунков, орудий наказаний, черепов, скелетов, тюремной утвари и приспособлений для сумасшедших домов, собранная Ломброзо -- туринским ученым, а по происхождению веронцем, -- вновь представлена публике. Выставка организована в Музее криминологической антропологии имени Чезаре Ломброзо, расположенном рядом с известным Музеем человеческой анатомии имени Луиджи Роландо и Музеем фруктов имени Валлетти в Турине.

Экспозиция, собранная в духе позитивной науки и проверенных данных, переносит нас в конец 19 – начало 20 века, когда был основан этот музей, посвященный человеку в его совокупности. Одновременно с выставкой появилось и междисциплинарное исследование «Чезаре Ломброзо сто лет спустя», опубликованное историком Сильвано Монтальдо и врачом-криминологом Паоло Тапперо. Вышло и очередное издание одной из самых печально известных работ Ломброзо – «Женщина – преступница, женщина-проститутка и нормальная женщина».

Сначала его считали мошенником, а потом, несмотря на широчайшую известность в Италии и во всем мире – от России до Северной Америки, -- его отвергали, выставляли в самом отрицательном свете, он стал «неудобным». А сегодня криминологов занимает вопрос: как могло случиться, что основанное им антропологическое направление в «унылой науке» криминологии вызывает сегодня такой интерес, по крайней мере на познавательном уровне? Можно ли говорить о «новом осмыслении» его теории? Автор статьи считает, что нельзя: просто потому, что Ломброзо никогда и не исчезал с научного горизонта.

МУЗ

«Популярный» Ломброзо, которого знают лишь поверхностно и читают в духе правосудия и наказания, -- этот Ломброзо никогда не умирал. Он всегда побуждал рассматривать наказание, приговор как восстанавливающий и возмещающий ресурс.

Еще совсем недавно в одной ежедневной итальянской газете было опубликовано письмо. Его автор выражал свое возмущение в адрес крупной компании, которая занималась продажей испорченных и просроченных продуктов. Он возмущался и тем, что наложенного штрафа недостаточно: «Мы хотим узнать имена преступников, -- негодовал автор письма, -- хотим видеть их лица на страницах газеты; хотим взглянуть на них физиогномически, посмотреть, на кого они похожи – на свиней, шакалов или стервятников». Здесь налицо непреодолимое желание посмотреть в лицо преступнику, стремление жертвы или уцелевшего поймать взгляд злоумышленника, искушение проникнуть в тайну зла и постичь внешние признаки прирожденного преступника, черты склонности ко злу, скрытые в теле. Такие чувства, такое желание вовсе не исчезли после смерти Ломброзо. Они свидетельствуют о том, что человек может быть поклонником Ломброзо в самом негативном смысле.



Уже в 16 веке неаполитанский ученый и комедиограф Джакомо делла Порта, а в 18 – швейцарский богослов и френолог Йохан Каспар Лаватер думали по-ломброзиански. Идея о том, что лицо – это подобие книги для чтения, была в те времена чрезвычайно распространена. Но именно Ломброзо и исследования его современников попытались придать научную ценность этим идеям, этому предрассудку, согласно которому существует тождественность и преемственность между внешним обликом и внутренним миром, между чертами лица и склонностями характера, между внешними признаками и мыслительными особенностями человека. Биологическое и анатомическое объяснение преступления: вот что стало новшеством ломброзианскоцй эпохи, плодом наблюдений и классификаций, представленных в книге «Преступный человек» и в других публикациях – а их более двух тысяч. Его наблюдения и выводы собраны также в «Архиве психиатрии, криминальной антропологии и уголовных наук» -- журнале, который выпускала «новая школа» криминологии. Именно на страницах этих трудов выпирающая челюсть и большие скулы, деформированные уши, сросшиеся брови и другие особенности переходят из категории анекдотического и бытового описания в категорию возможных доказательств, имеющих значимость улики при раскрытии преступления. И хотя этот метод остался в прошлом, он все еще присутствует в современном языке. Ведь никому досконально не известно, что означает «бандитская рожа», однако выражение это весьма распространено, а значит, народное сознание не исключает существования некоего набора признаков, свидетельствующих об уголовной наклонности.

Но можно говорить о Ломброзо и с иной точки зрения: помимо его спорных научных и реформаторских заслуг в криминологии, его труды неслучайно вызывают интерес теперь, когда Италия приближается к празднованию 150-летия Объединения. Ломброзо как писатель, как, в некотором смысле, рассказчик может восприниматься как отражение тенденций в беллетристике конца 19 – начала 20 века, когда она была просто одержима описанием человеческого упадка, вырождения вследствие стремительной индустриализации и роста городов. В Италии такая тенденция нашла в лице Ломброзо своего верного выразителя: хотя его и нельзя назвать беллетристом, автором изящной литературы, он был писателем, точнее, описателем упомянутой городской дегенерации. Эмиля Золя можно назвать писателем атавизма, алкоголизма и подпольных абортов во Франции, Мопассана – свидетелем блудных пороков, а Лондон «обслуживали» в этом же направлении Диккенс, Стивенсон, Конрад и Джордж Герберт Уэллс, Осло – Ибсен, а Стокгольм – Стриндберг. В Санкт-Петербурге выразителем подобной тенденции был Достоевский, а в Вене – Мусиль. Но в Италии – замечает автор статьи в газете «Оссерваторе Романо» -- писателем «городской дегенерации» в большей мере был Ломброзо, нежели признанные беллетристы Капуана, Верга, Де Амичис или Д’Аннунцио. Возможно, это объясняется и тем, что итальянская культура начала 20 века была больше руральной, нежели урбанистической. Поэтому Ломброзо больше, чем они, подходил для описания городской реальности той эпохи.

Кто-то скажет – все это давно в прошлом, все давно перечеркнуто двумя мировыми войнами. Но ломброзианская мания искать в тех или иных особенностях черепной коробки причину преступного поведения – это не что иное, как возрождение – в новом облике – генетического детерминизма, скрывающегося в еще не раскрытом до конца ДНК и в сведении человека к его генетической идентификации. В этом смысле, Ломброзо в чем-то предварил Крейга Вентера – известного американского биолога, сделавшего важные шаги в исследовании человеческого генома.

Автор статьи Камерана, наконец, выдвигает предположение, что Ломброзо неслучайно был «низвергнут» с престола науки своими же самыми ярыми почитателями. Помимо заслуг и упущений, Ломброзо до сих пор смущает умы современных криминологов. В этом смысле, политическим преступлениям не придавалось бы такого значения, если бы не знаменитая «Гениальность и помешательство» Ломброзо, которой вдохновлялась и его дочь Джина, которая написала «Преимущества ненормальности». Именно инновативная роль, приписываемая сумасшедшим преступникам и ненормальности как таковой, воспринимаемой «рычагом прогресса», лежит в основе веса и значимости, которые придаются в наше время политическим преступлениям по сравнению с так называемыми «обычными» преступлениями.