2013-03-26 12:53:48

Там, куда стекается история. Базилика Св. Петра и Рим, город Апокалипсиса


Вечный город, Рим, – он также является городом Апокалипсиса: в великолепии своих церквей он явственно отождествляет себя с тем, кто, будучи принесен в жертву, ныне "достоин принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение" (Откровение, 5, 12). С первых веков христианства он занимал архитектурные и концептуальные пространства древней империи, преобразуя их и признавая в самом этом процессе некую форму божественного откровения, – как если бы Бог, помимо проявления Себя в моральном величии Израиля, явил Себя также в материальном великолепии Рима.

Более того, мраморное величие имперской столицы, кажется, имеет единственную цель – стать эскизом небесного Иерусалима, стены которого будут облицованы редкостными драгоценными камнями (Исаия, 54, 11-12; Откровение, 21, 18-21), – как если бы Христос, пришедший не для того, чтобы отменить, но исполнить иудейский закон (Матфей, 5, 17-19), желал подобным же образом превознести славу Рима, очистив его моральное чувство и наделив его культурной миссией.

Рим – это город, в котором раскрывается скрытый смысл истории. Начиная с V века и далее иконография наиболее важных римских церквей содержала в себе апокалипсические послания, адресованные верным. Христос в золотой ризе, изображенный как Dominus dominantium, Господь господ, сидящим на престоле или стоящим с рескриптом о Своей божественной власти в руках и с двадцатью четырьмя старцами перед Ним, которые денно и нощно поклонялись Ему, воскуряя благовония, символизирующие молитвы святых: такими были наиболее часто встречавшиеся образы. Затем, в некоторых базиликах эти сцены, являющие вечность, дополнялись грандиозными историческими циклами на боковых стенах, с эпизодами из Ветхого и Нового Заветов, настаивая таким образом на небесной славе как разрешающей силе земной истории.

В соборе Св. Петра, в средние века, это послание предвосхищалось уже при входе в него, монументальной мозаикой, покрывавшей верхнюю часть фасада базилики, располагая перед глазами верных и паломников Агнца, старцев и "великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племен и колен, и народов и языков", которые стоят пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих" (Откровение, 7, 9).

Эта характерная черта античной столицы – множество – также обретет особые апокалипсические признаки в христианском Риме. Город, театры и амфитеатры которого вмещали огромные толпы, становится папским городом, который регулярно принимает множество мужчин и женщин "всех племен и колен, и народов и языков" (Откровение, 7, 9).

Это явление объясняет попытки создания – сначала в Латеране, а затем в Ватикане – пространств, способных вместить толпы паломников, прибывавших в Рим со всего мира: эти усилия разрешились в XVI веке с помощью новой Ватиканской базилики, площади Бернини и, в ХХ веке – зала Нерви; это также входит в смысл преемственности с античной империей и, может быть, составляет ее наиболее впечатляющий элемент.

Сегодня, как и в прошлом, у любого, кто посещает Рим, созерцая сначала величественные пространства коллективной жизни античного города – форумы, амфитеатры, термы – а затем площадь св. Петра, заполненную по случаю какого-либо литургического богослужения, непременно возникает впечатление вечности: чего-то, что, несмотря на эпохальные изменения культуры и религиозной веры, продолжается в этом месте во времени.

Это впечатление дальше только усиливается другими факторами, которые обуславливают опыт паломников и туристов в Ватикане. Первый фактор проистекает из самого характера этого множества людей, занимающих базилику и площадь в определенных случаях: это литургический фактор, и, в данном случае, вместо большинства следует скорее говорить о собрании, о тысячах верных, которые, собравшись вокруг Папы, могут найти себе место в базилике или на площади Св. Петра.

Это стечение независимых друг от друга людей, такое сближение индивидуальных устремлений возносит дух за пределы настоящего, потому что участники являются столь разного происхождения и обладают настолько разными историями, что это собрание, кажется, уходит своими корнями в прошлое всего мира. А тот факт, что это множество собравшихся здесь людей совершают обряд – а именно христианский литургический обряд – еще больше усиливает это ощущение преемственности.

В чисто антропологическом плане ритуальные действия, по самой их природе, ведут за пределы измерения времени, чтобы ввести в сферу вечного. Далее, в богословском плане, католическая литургия, – в которой реально присутствует и действует Христос, – упраздняет временные границы, открывая наше настоящее к далекому прошлому и одновременно к окончательному будущему. И в плане traditio литургия, особенно папская, – в которой совершающий богослужение считается прямым преемником апостола Петра, – почти осязаемо входит в контакт с прошлым, в котором Петр принял власть от Христа, а также с будущим, которое определяется этой властью связывать или отпускать грехи.

Подобные интуиции, которые могут показаться неверующим людям надуманными и заумными, для верных являются простыми и понятными.

Подобно тому, как произошло за день до Пятидесятницы, когда, слушая проповедь св. Петра о прощении грехов, многие умилились сердцем (Деян, 2, 37), точно так же и католики стоят перед преемником Петра: поиски прощения проясняют взоры тех, кто с верой участвует в больших литургиях в ватиканской базилике и на площади св. Петра. Только Бог может прощать, но в Иисусе Христе Бог дал войти Своему прощению в историю, в измерение времени, и в Петре Христос передал эту власть, которая сохраняется в его преемниках, Епископах Рима.

Поэтому участие в богослужениях, совершаемых преемником Петра, в месте, где империя, предавшая его на смерть, нашла прощение, оказывает глубокое впечатление на людей – здесь как будто сами камни древней столицы укрепляют дух верующих: "Обращение возможно; умирая, возрождаются к новой жизни; поражение греха готовит торжество Христа".

Примеров этого красноречивого наложения друг на друга разных исторических периодов и посланий можно было бы привести много. Например, когда верный католик присутствует на папской литургии в соборе Св. Петра и видит Святейшего Отца под балдахином работы Джанлоренцо Бернини, вся история Запада кажется ему сошедшейся в этой точке времени и пространства. Спиралевидная форма колонн происходит от мраморных колонн, которые уже присутствовали в средневековой базилике и, согласно широко распространенному мнению, были перенесены туда из древнего иерусалимского Храма, в то время как бронзу для огромного, высотой 29 метров балдахина (кивория) над папским алтарем и могилой св. Петра под ним Папа Урбан VIII (Барберини) распорядился снять с конструкций, поддерживавших крышу портика Пантеона (породив тем самым среди римлян пасквиль, в котором обыгрывается некоторое созвучие между словом «варвары» на итальянском языке и фамилией Папы: Quod non fecerunt barbari, fecerunt Barberini, то есть, что не сделали варвары, разорившие Рим в V веке, но не тронувшие Пантеон, то сделал римский папа Урбан Барберини в XV).

Иудейский Иерусалим и языческий Рим налагаются друг на друга и переплетаются, а именно, продолжаясь во времени, изменяясь по форме, по аналогии с тайной, совершаемой под балдахином: умерший и воскресший две тысячи лет назад Христос присутствует сегодня в пресуществленном хлебе, который держит в своих руках преемник Петра и викарий на земле вечного Христа.

Или еще: когда Папа произносит над собравшейся на площади многотысячной толпой слова Urbi et orbi – Папское благословение "Граду и миру" – различные сферы переплетаются и налагаются друг на друга: Епископ Рима благословляет город во всей гамме его языческой и христианской жизни, согласно своему объединяющему призванию, в служении всем расам и народам; и он благословляет мир – не только физический, которым когда-то правили кесари, но и духовный мир каждого человека, который вместе с прощением возрождается к надежде.

Величественная древность обрамления, в котором преподается это благословение, подсказывает неизменяемый в веках замысел, вписанный в саму сущность папства, как на средневековой миниатюре иллюминированной рукописи Евангелия из монастыря Эхтернаха в Люксембурге, где ключ, который Христос вручает Кифе, имеет форму его нового имени – «Petrus»; замысел, который продолжается в преемниках Петра, как это можно видеть на главных вратах базилики, выполненных Филаретом в xv веке, где Папа Евгений IV получает ключи непосредственно от Князя Апостолов.

При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.











All the contents on this site are copyrighted ©.