Бозон Хиггса может стать возможностью для сближения естественнонаучной мысли с гуманитарной

(Профессор Пьеро Бенвенути, астрофизик из университета Падуи)
Вместо того чтобы пытаться упрощенно объяснить, что это за открытие, следовало бы показать его истинное значение.
В 1993 году тогдашний министр Великобритании по науке, Уильям Валдегрейв, пообещал бутылку шампанского тому, кто сумеет объяснить ему, на одной машинописной странице, природу бозона Хиггса, а также значение этого возможного открытия. В последние дни никто не предлагал никаких бутылок, которые можно было выиграть, зато газетные статьи, которые наперебой пытались объяснить обычному читателю, простыми словами и сравнениями, взятыми из повседневной жизни, что такое этот знаменитый бозон, исчислялись десятками.
Поставив себя на место рядового читателя, и представив его сомнения о своей способности понять все это, профессор Бенвенути пишет, что хотел бы успокоить его, сказав, что доступно объяснить в нескольких словах природу частицы, обнаруженной физиками ЦЕРН (Европейской организации по ядерным исследованиям), практически невозможно.
Это все равно, что вручить китайскому иммигранту, только что прибывшему в Италию, страничку с конспективным изложением «Рая» Данте на итальянском языке, и ждать от него, что он сможет по достоинству оценить поэтическую красоту и глубину содержания третьей песни Данте. Для этого ему нужно было бы сначала выучить западный алфавит (математику), потом грамматику и синтаксис (классическую физику), затем схоластическую философию и теологию (квантовую физику и стандартную модель). Однако, к этому времени наш китайский друг уже превратился бы в почитателя итальянской литературы (или современной физики) и, следовательно, больше не нуждался бы в объяснениях при помощи метафор.
Следовательно, все эти усилия бесполезны? Конечно, нет: примеры, которые были придуманы для того, чтобы дать нам, по крайней мере, представление о жизненной важности открытия, или, скорее, для доказательства существования бозона Хиггса, очень остроумны и похвальны. Возможно, однако, что все они изначально страдают ограниченностью (опять таки, с точки зрения рядового читателя): все эти примеры пытаются объяснить нам только «физику» бозона, способ, с помощью которого «поле» Хиггса взаимодействует с другими элементарными частицами, определяя их природу, особенно, массу каждой из них.
Аспект, безусловно, интересный и увлекательный для тех, кто имеет базовые знания в области современной физики, но для всех остальных не представляющий никакого интереса. Это очень жаль и несправедливо, потому что – как абсолютно правильно указал министр Валдегрейв, обещая свою бутылку – «Ученые обязаны объяснять общественности смысл своих исследований, если желают финансировать их за счет государственных средств».
Понятно, что еще одна иллюстрация, аналогичная тем, что появились в последние дни, не будет иметь эффекта. Полагаю, что необходимо переместить взгляд с чисто физической и научной сферы – даже ценой некоторых неизбежных неточностей и упрощений – на более «философский» уровень, но не в академическом смысле, потому что тогда все усложнится, а в смысле приближения этой проблемы к важным вопросам нашего существования в мире.
Действительно, оставляя в стороне технические вопросы, дискуссия о существовании бозона Хиггса возвращает нас к фундаментальному и историческому вопросу о природе пространства, в частности, пустого пространства, и о том, можно ли отождествлять его с «ничто».
Когда я встаю со стула, что происходит с «пространством», которое я только что занимал? Сегодня мы говорим, не задумываясь (и Аристотель вместе с нами), что его сразу занимает окружающий воздух. Но мы также знаем (на этот раз с Левкиппом, Демокритом, Эпикуром и Лукрецием), что воздух, и мы сами состоим из «атомов», неделимых элементарных частиц, которые «есть» и «движутся» в пространстве.
Какова природа этого пространства? Этот вопрос ставил перед собой Лукреций в произведении De Rerum Natura (О природе вещей):
«Раз уже я доказал, что плотны тела основные
И что летают они нерушимые в вечном движеньи,
То мы рассмотрим теперь, бесконечна ли их совокупность
Или же нет; а затем, бытие пустоты доказавши
Или пространства и места, где все созидаются вещи,
Выясним, есть ли конец у пространства во всём его целом
Или безмерно оно и зияет бездонною бездной.(An immensum pateat vasteque profundum)».Точка зрения сторонников ионного атомизма, невероятно современная, но веками омрачаемая аристотелевским horror vacui, который не признавал существования пустоты в природе.
Опыты Торричелли, но прежде всего физика Ньютона, вернули на сцену пространство, как понятие абсолютное и инертное – так сказать – по отношению к телам, движущимся в нем. Понятие, как бы то ни было, существующее и необходимое, настолько, что Кант даст ему определение (вместе со временем), априорно «чистой» формы интуиции.
Интересно вспомнить, в связи с «божественным» прозвищем бозона Хиггса, что переход пустого пространства от аристотелева не-существования к абсолютной и вездесущей величине ньютоновой физики вызвал в свое время горячую богословскую дискуссию, свидетельством которой является оживленная переписка между Готфридом Лейбницем и Самуилом Кларком: если пространство находится повсюду, то где, в таком случае, находится Бог? Сегодня мы склонны считать подобные рассуждения наивными, но на самом деле они были гораздо более «философски» серьезными, чем некоторые поверхностные утверждения, озвученные в последние дни.
Концепция абсолютно пустого пространства начала сдавать позиции, когда Эйнштейн доказал, что присутствие гравитационной массы изменяет геометрию самого пространства, вернув его тем самым «с недостижимых высот априорности» – по словам самого Эйнштейна – на уровень эмпирического опыта. Больше не возможно, с точки зрения физика, представить себе пространство, которое «содержит» Вселенную: пространство и космос неразделимы.
Эквивалентность между массой и энергией, и квантовая физика еще больше обогатили представления о пространстве; мы представляем его состоящим из виртуальных частиц и античастиц, которые постоянно возникают и исчезают. «Поле Хиггса», из которого, когда энергия достаточно высока, материализуется одноименный бозон, представляет собой сущность физического пространства: спустя века мы приближаемся к ответу, который искал еще Лукреций.
Заключение, предварительное (или фальсифицируемое) в деталях, но вряд ли опровержимое в сущности, состоит в том, что пространство, даже пустое, не совпадает с «nulla», «ничто», и квантовая флуктуация вакуума может привести к возникновению материи-энергии там, где ее не было, но это всегда «трансформация», а не «сотворение из ничего» (creatio ex nihilo). Таким образом, открытие бозона Хиггса предлагает интересные отправные точки для размышления о нашей жизни, нашем бытии здесь и сейчас, и о нашем происхождении.

Конечно, эти косноязычные замечания следовало бы углубить в ходе серьезных междисциплинарных дискуссий между физиками, философами и богословами, но, оглядываясь назад в историю с определенной ностальгией, мы вдруг понимаем, что сегодня эти дисциплины постепенно заняли оборонительные позиции за непроницаемыми барьерами, из которых летят стрелы и насмешливые оскорбления в адрес «противника». Ситуация не всегда доходит до таких крайностей, но комментарии, которые можно было прочитать эти дни, как бы то ни было, свидетельствуют об определенном дефиците общения.
В одном из недавних интервью, опубликованном газетой «Avvenire», Майкл Хеллер бросил призыв: «Богословы, изучайте науку». Я бы добавил смиренно: "Коллеги ученые, давайте изучать богословие, или, по крайней мере, основы философии», и наши исследования станут более понятными, особенно те, которые не кажутся имеющими немедленное практическое применение. Поэтому мы надеемся, что шумиха и общий интерес, вызванные решающим экспериментом LHC (Большого андронного коллайдера), настроит всех на размышление, расширив свой культурный кругозор.
Если бы бозону Хиггса, кроме действия на элементарные частицы, удалось сблизить научную мысль с гуманитарной, он стал бы действительно «Божественной супер-частицей»!
При использовании материалов ссылка на русскую службу Радио Ватикана обязательна.