Ференц Лист: в глубине человеческого страдания. (По заметкам М. Кампанеллы)

На днях в Риме состоялась презентация книги «Мой Лист. Заметки исполнителя», посвященной двухсотлетию венгерского композитора. Автор «Заметок» -- уже упомянутый нами итальянский пианист Микеле Кампанелла, сыгравший недавно «Крестный путь» Листа, написанный для фортепиано и хора.
В жизни Листа, утверждает Кампанелла, вера является «бесспорным присутствием», и это не могут отрицать даже самые прожженные скептики. Дебаты в мире искусствоведения, скорее, касаются иного вопроса: насколько его музыка испытала влияние веры, независимо от амбиций и планов самого композитора. В списке произведений Листа число «духовных» композиций довольно значительно: начиная с «Аве Мария» 1842 года и кончая произведениями последнего года жизни – 1886-го. Число композиций, имеющих прямое отношение к католической вере, уже само по себе велико, и оно сливается с пьесами чисто медитативного характера так, что их невозможно отличить друг от друга. В художественном воображении Листа присутствие героев, столь значимое до пятидесятых годов, постепенно уступает все больше и больше места образам Святых и особенно – Пресвятой Девы Марии. Создавая духовный жанр, который бы охватывал фортепиано, хор, оркестр – а каждому из них присущ свой собственный язык выражения, -- Лист старается дистанцироваться от стиля сценической импровизации, из которого сам он вышел. Созревание нового выразительного языка, конечно, не было застраховано от нетвердости и отступлений от темы. Это связано и с тем, что Лист приобщился к искусству оркестровки относительно поздно, если сравнивать с ранним расцветом его таланта пианиста-виртуоза.
Религиозность Листа проявлялась самыми разнообразными способами. Но иного и нельзя ожидать от музыканта, столь гордившегося своей свободой. Связь между поэзией и религиозностью в его творчестве многогранна. Во многих произведениях поиск благозвучия сам по себе становится приобщением к молитве, своеобразным нравственным утешением посредством нежности звука: стирается всякое различие между эстетстсвующим благозвучием и аскезой. В этом есть нечто общее с «Поклонением Волхвов» итальянского живописца Корреджио, где Красота рискует затмить Истину, делая ее сентиментальной.
Лист прочитывает историю Церкви с помощью героических фигур Святых. Их заступничеству и прославлению ликующей Церкви он посвящает множество инструментальных ресурсов, прежде всего в своих Мессах для хора и оркестра.
Амбиция Ференца Листа принять на себя роль реформатора литургической музыки не была реализована и привела к определенным разочарованиям, но тем не менее он употребил весь свой талант на поиски равновесия между древней традицией и новаторством. И этим нажил себе немало врагов.
Несмотря на наличие большого числа духовных композиций в фортепианном репертуаре Листа, нельзя оценивать религиозный облик его музыкальной личности без двух произведений в особенности: «Христос» и «Легенда о святой Елизавете». Эти шедевры исполняются сравнительно редко.
В оратории «Христос» («Christus») можно заметить связь с итальянской музыкой, современной Листу, а также с католической музыкальной традицией.
«Христос» не претендует на однородность и обладает поистине «монструозными размерами», пишет Микеле Кампанелла. Это одновременно синтез художественного опыта автора и новое направление римского литургического стиля, сформированное благодаря восстановлению «истоков», то есть стиля Палестрины. Поэтому оратория представляет собой гигантские фрагменты, находящиеся на расстоянии друг от друга, подобно частям романтического цикла. Различия оркестрового строя в разных эпизодах порождают плюрализм стилей и сочетаний, в нелегком балансе литургической традиции, итальянской мелодичности и современной оркестровки, что не лишено определенных рисков. Например, «Tristus est anima mea» слишком очевидно отсылает к канонам итальянской мелодрамы.
В оратории «Христос» поражает способность Листа, с одной стороны, задумывать универсальную партитуру, определенным образом следующую классической античной традиции, и, с другой стороны, не терять печати своей художественной индивидуальности. И это -- как раз в тот момент, когда он отдаляется от романтической поэтики, им самим воплощенной.
«Христос» -- это музыкальное выражение уверенности, безмятежности, силы, исходящей от Истины. Только в свете великих хоровых произведений можно полноценно анализировать произведения для фортепиано, имеющие отношение к вере: «Vexilla regis prodeunt», отзывающийся примитивным языком истоков; «На Преображение Господа Нашего Иисуса Христа»; «Францисканские легенды» -- они как будто написаны в состоянии экстаза. Ценность двух последних композиций заключается не столько в их необычайном импрессионизме, сколько в глубоком единении с фигурами Святых: они не выступают «поводом» для написания музыки, а сама музыка является избранным языком Листа, посредством которого он почитает Святых. Духовные пьесы достигают своего венца в «Поэтических и религиозных гармониях», которые знаменуют собой важный момент развития музыкального языка Листа. Можно себе представить, что одно только название – «Поэтические и религиозные гармонии» -- в его эпоху могло вызвать большую антипатию: у католиков -- потому, что религию не следует смешивать с поэзией, а у людей нецерковных – потому, что поэзия, плавающая в католических водах, должна была показаться им враждебной.
Собирая плоды почти что тридцатилетнего творческого периода, венгерский музыкант смог достичь наибольшей риторической силы, на какую способен звук фортепиано, понимаемого как альтернатива человеческому пению.
Святость ликующей Церкви, особенно выразительно озвученная на незабываемых страницах симфонической поэмы «Hunnenschlacht», в «Легенде о Святом Франциске из Паолы, который идет по волнам», во всех Мессах и в двух ораториях, не отвечает чувствительности 21 века: она не поражает воображение публики и не убеждает самих исполнителей. Парадигмы святости, преподанные Жоржем Бернаносом, менее риторичны и безо всякой напыщенности погружены в человеческие страдания. В ХХ веке не было нехватки в Святых, но лишь немногие похожи на тех, кого своей музыкой прославлял Лист.
Духовность нашей эпохи не требует выступления на сцене, она перемещается в более подходящие уголки души. Но обесценивание чувства глубокой приверженности учительству Римской Церкви, столь присущего Листу, можно считать лишь плодом цинизма и скептицизма секуляризованного общества. Нетрудно объяснить полное пренебрежение к той части творчества Ференца Листа, которую сам он считал самой важной, которая должна была его пережить. Но не все потеряно: некоторые страницы духовного творчества Листа и сегодня отвечают нашей раненной чувствительности. «Святая Доротея», например, прекрасно отражает взгляды композитора: спокойное монашеское трудолюбие, эмоции, заключенные в безмолвии, описаны здесь необычайно трогательным образом. Мотет «Ossa arida», а также «Крестный путь», о котором мы уже упоминали, оставляют в стороне триумфальную риторику и безжалостно вонзают нож в рану. В этих произведениях Ференц Лист завершает долгий путь, начавшийся стилем «Бидермайер», в котором чувства похожи на картинки, развешенные по стенам мещанского дома, и закончившийся музыкальными «клочьями», способными проникать в самую глубину человеческого страдания.