Незаменимый дар любви: размышления о молитве

В прошлый раз мы рассматривали молитву в поэзии, сегодня же коснемся взаимоотношений между молитвой и изобразительным искусством.
Одна из характернейших черт человека любой эпохи – это глубокое желание проникнуть в тайну, его превосходящую, открыть доступ к недоступному, к источнику, чтобы исследовать его, объяснить и потом изобразить, чтобы завладеть им.
Первобытный человек в солнце, в грозе, в других ужасающих и в то же время дивных феноменах видел исток самой своей жизни: он мог видеть то, что, по его представлениям, могло быть его изначальной трансцендентностью. Это чаяние продолжает пребывать и в современном человеке, который пытается в разнообразных формах художественно передать священность собственной жизни. И было бы очень сложно изобразить божество, пренебрегая его сакральностью и его инакостью.
Стремление изображать священное породило таких художников, как Рафаэль, Микеланджело и другие, вплоть до наших дней. Внутреннее горение как-то должно было выразить себя на холсте, в камне, хотя бы отчасти напоминая о красоте, принадлежащей в ее целостности одному лишь Богу.
Художники заметили, что о Боге можно лишь лепетать, но невозможно сказать о Нем все и исчерпать аргумент. Говоря, что Бог прекрасен и добр, мы лишь проводим аналогию. Мы знаем только то, что мы сами называем прекрасным и добрым, но Бог беспредельно иной по сравнению с тем, что мы можем знать о другом человеке. Поэтому мы приближаемся к Нему при помощи сравнений, аналогий, символов, которые помогают нам в богоискательстве и, конечно, в молитве.
Когда мы говорим о священном искусстве, то не можем не упомянуть икон. Во многих храмах и в домах есть иконы, отражающие священное на высочайшем художественном уровне. Перед этими иконами мы молимся, а красота их помогает нам войти в контакт с Богом.
В иконе каждая деталь обладает смыслом, даже цвет наделен специфическим значением. Все становится символом той выразительности, которая способна уберечь священное.
На Востоке иконописцы, создавая икону, были обязаны соблюдать строгие каноны во избежание ересей, и с этой целью следовали указаниям, выраженным в трех текстах, одобренных Православной Церковью. Каноны обусловливали не только работу, но и личную жизнь художника. Иными словами, икона не является живописным изображением, обладающим изобразительными и художественными характеристиками, как это принято думать. Икона – это молитва, освещающая душу верующего посредством зрительного восприятия, подобно тому, как пение освящает посредством слуха.
Следует подчеркнуть, что на иконах нет ни подписи художника, ни даты написания, поскольку икона не должна вызывать человеческих эмоций, но призвана являть сверхъестественный мир, который может быть истолкован и понят даже людьми малообразованными, но верующими, духовными.
Икона – это слово Божье, написанное в виде художественного образа, при помощи языка, выработанного в течение столетий.
Соответственно, икону не только пишут, но и читают – это относится к тем, кто ее созерцает. Прочтение иконы – это желание открыть ее, понять, войти вглубь нее. Все иконы, отличаясь друг от друга, написаны с одной и той же целью: они свидетельствуют о невидимом, поддерживают нашу веру и надежду, помогают нам молиться и возрастать в любви.
Основная функция иконы, так же, как и священного искусства вообще – согласно значению и смыслу «знаков» христианской тайны, -- это вложить в глаза то, что слово вкладывает в уши.
Образ – это присутствие, предлагаемое нашему взору как посредством органов зрения, так и посредством «сердечных очей», подобно окну, распахнутому перед тайной, чтобы мы вошли в общение с Христом, с Матерью Божьей, со Святыми. Это присутствие становится доступным, оно приглашает нас реализовать в собственной жизни то, что мы видим, после того, как мы это пережили внутри нас. Человек, созданный по образу -- по иконе -- и подобию Божьему (Быт 1,26), непрерывно стремится к созерцанию божественного образа, который несет в себе; поэтому икона, созданная руками человека, но рожденная в его сердце и в его духе, -- это не произвольное действие, но оно происходит из самых глубин его сознания: «Сильный любитель красоты, непрестанно видимое им принимая за изображение вожделеваемого, желает насытиться видением отличительных черт первообраза» -- пишет Святой Григорий Нисский в книге «О жизни Моисея». В том же сочинении святитель Григорий вопрошает: «Почему тот, о ком Божественный глас свидетельствует, что во многих богоявлениях явственно видел Бога, а именно, когда говорит: лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим, при всем этом, как несподобившийся еще того, чего, по свидетельству Писания, должно признать его сподобившимся, молит Бога явить Себя ему; как будто всегда являвшийся не был еще им видим?»
Ответ на это достоин восхищения и отвечает нашим чаяниям: «Мне кажется, что чувствовать это свойственно душе, которая исполнена каким-то пламенеющим любовью расположением к прекрасному по естеству, и которую от видимой ею красоты надежда влечет всегда к красоте высшей, непрестанно приобретаемым всегда возжигая в ней вожделение сокровенного».