Незаменимый дар любви: размышления о молитве

Особые отношения с молитвой складываются у поэтов. Причину нетрудно понять: как утверждает современный польский поэт Адам Загаевский, поэзия – это «определенный склад мышления, экстраординарный и исключительный», который возвышает нас «над мелочной эмпирической сетью условий, составляющих нашу судьбу и наш предел. Она возвышает нас над повседневным, так, что мы в состоянии внимательно и страстно всматриваться в мир».
За пределами повседневной жизни находится сфера трансцендентного, абсолютного, вечного. Когда оно ощутимо, то становится ностальгией, восприятием мира, где исполняются наши самые необъятные и смелые мечты, и мы взываем к помощи, чтобы достичь такой реальности. А молитва – это одна из самых естественных проявлений поэзии. Когда стремление истинно, поэт чувствует необходимость выйти за пределы самого себя и обратиться к Другому, о ком бы ни шла речь -- о Другом неизвестном, встреченным в глубинах собственного «я» или в живой природе, или же просто о Другом, который не тождествен молящемуся.
Каковы же самые распространенные выражения поэта в молитве? Выделим некоторые, наиболее характерные.
Многие поэты заявляют о своем атеизме или агностицизме. Однако, случается, что и они молятся: потребность в Боге бывает сильнее Его отрицания. Итальянский поэт Джорджио Капрони (1912 – 1990) блуждает во мраке. Никакого света, никакой веры. Перед картиной зыбкости бытия он чувствует потребность в существовании Бога. Если Он существует, то и мы существуем; если Он исчезает, то и мы исчезаем. И Он просит Бога о том, чтобы Он существовал. В стихотворении «Ножи» поэт восклицает: «Боже мой, Боже мой, почему ты не существуешь?» Наверное, «Бога украли. Небеса пусты».
Но кто украл Его? Разум ли? Наша ли слепота? Распятый, из-за своей бесконечной доброты? Мы не знаем. И молим этого Бога, потерянного, но не забытого, молим вернуться к нам, существовать (для нас): «Бог воли. Бог мощи, постарайся настоять хотя бы на Своем существовании», умоляет поэт.
Иные способы выражения присущи верующим поэтам.
Поль Клодель (1868-1955) писал: «Когда я утром встаю, то открываю окно солнечным лучам и вдыхаю Бога! Расправляю плечи, вдыхая творение Божье». Самая частая молитва поэта – это хвала Богу за чудеса сотворенного и изумление перед делом Его искупления. Это – созерцание в экстазе, гимн благодарения, выражение радости. Нередко эти мотивы переплетаются, и молитва превращается в многоголосое ликование.
Гертруд фон Ле Форт (1876-1971) в своих «Гимнах Церкви» воспевает доброту и великолепие Бога, благодаря Его за блеск и великолепие Церкви. В этих строках отзывается эхом торжественность Псалмов, передавая волнение поэтессы, потрясенной даром, превосходящим всякий другой дар.
«Всемогущий Господь моей жизни, хочу воспевать Тебе славу на трех берегах единого Твоего света! Хочу броситься вместе с моей песнью в море Твоего великолепия и захлебнуться радостью меж берегами силы Твоей».
Поэзия Поля Клоделя во многом схожа с фон Ле Форт. Он созерцает Бога в Его созданиях, многообразная красота которых изумляет. Он восхищается человеком, потому что он – образ Бога, он облечен славой и честью. В Творце и Спасителе поэт признает источник воды и огня. И больше всего Христос, наивысший дар Божий, поражает, восхищает поэта: «Смотрите, смотрите, Бог шагает по земле как сеятель, Он берет сердце свое в руки и бросает его на всю поверхность мира».
Славословие Богу становится молитвой в поэзии Хопкинса, Раисы Маритен, Томаса Элиота, Реборы, Джибрана, а также Рабиндраната Тагора.
Более других поэт наделен острым ощущением собственной уязвимости, которая ведет его к земле греха. Он почти всегда чувствует зов зла, и ему трудно не стать его рабом. Некоторые выбирают эту дорогу, переживая это трагически, чувствуя тяжесть и скорбь, – ведь человек создан для добра, а не для зла. Другие, осознавая собственную слабость, взывают к помощи. Помощь и прощение – в поэзии это преображается в молитву.
Поль Верлен (1844-1896), поэт авантюры и распутной жизни, в поэме «Мудрость» произносит следующую молитву:

Вот ноги, путь свершившие ненужный,
Пусть поспешат на благостный Твой зов!
Вот ноги, путь свершившие ненужный.

Вот голос, звук неправедный и лживый,
Пусть горькие упреки он твердит!
Вот голос, звук неправедный и лживый.

Вот взор, вперявшийся на заблужденья,
Пусть слепнет он в молитвенных слезах!
Вот взор, вперявшийся на заблужденья.

О Господи! Бог жертвы и прощенья!
Нет мер неблагодарности моей!
О Господи! Бог жертвы и прощенья!

О Господи! Бог святости и страха,
Бездонны пропасти моих грехов!
О Господи! Бог святости и страха.

О Господи! Бог радости и мира,
Мое неведенье, мой страх - томят!
О Господи! Бог радости и мира. (перевод В. Брюсова)

Подобные верленовским акценты мы встречаем и в «Балладе Рэдингской тюрьмы» Оскара Уайльда. В мрачной тюрьме, в отчаянном одиночестве нескончаемых часов бывший дэнди, пресыщенный эротическими авантюрами, вновь открывает Христа и собственную убогость. Вспоминая евангельский эпизод, в котором грешщница омывает миром ноги Господа, поэт пишет:
«О, счастлив тот, чье сердце может
Разбиться на пути!
Как иначе очистить душу
И новый путь найти?
Когда не в глубь сердец разбитых,-
Куда Христу сойти?» (пер. В. Брюсова)
Поэтами прощения мы можем назвать Джулио Сальватори, Макса Жакоба, Доменико Джулиотти, Джованни Тестори. Среди них особо выделяются стихи Джузеппе Унгаретти (1888-1979). В стихотворении «И ты – моя река» поэт всматривается в разрушения войны. Он ощущает их и на своем пере. Ему хочется богохульствовать, но он приходит в себя и прибегает к милости Христовой.
«Христос, задумчивое биение,
звезда, воплощенная во тьме человеческой,
брат, неустанно приносящий себя в жертву,
чтобы возродить человека к человечеству,
Святой, страждущий Святой,
Учитель, Брат и Бог, знающий нашу слабость,
Святой, страждущий Святой,
Избавляющий мертвых от смерти
И поддерживающий нас, живых несчастных,
Теперь мой плач – не только мой».
К образу Богоматери обращаются почти все поэты. Это объяснимо – в ней мы находим не только отражение несотворенной красоты, но и радостную уверенность в том, что кто-то нас понимает, прощает и любит. Перед нею поэты слышат призыв к целомудрию, к надежде, радость оттого, что нас принимают, несмотря на всю пыль, затуманившую душу, в ней мы находим живительную материнскую ласку. Вслед за царственной песнью Данте и Петрарки поднимается бескрайний ряд голосов, воспевающих Матерь Божью. Это и Тассо, и Франсуа Вийон, и Кальдерон де ла Барка, и Манцони, и Рильке, и Гюисманс, и Верлен, Клодель, Пазолини. Завершим сегодняшнюю беседу отрывком из стихотворения Итало Кьюзано (1926-1995) «Маленький разговор с Марией», из поэтического цикла «Дикие молитвы», где он рассказывает сначала о соприкосновении Марии с божественным в течение ее жизни, а потом созерцает ее на небесах, обращаясь к ней с такой молитвой:
«Там, в вышине,
В том свете, что непостижим, пока его не видишь,
Не растеряла ты ни капли
Той материнской ласки, твердости и трепетной улыбки.
Здесь, на земле, я говорю с тобой,
Как будто с доброю соседкой,
Как будто бы с монашкой – мистической домохозяйкой, –
Как с поэтессой, улыбчивой и пылкой,
Как с мамой, все понимающей и сострадающей.
И ты одна – увенчана короной,
Невеста Духа,
Я это знаю и ликую.
Но оставляю в стороне, чтоб не бояться.
И фон всему – твоя любезность,
Такая гладкая и золотая,
И лишь она мне позволяет
Беседовать с тобой и призывать
Тебя в моем ничтожестве высокомерном».