Незаменимый дар любви: размышления о молитве

Человек молящийся вовлечен в молитву весь целиком, телом и духом. Молитва захватывает всего человека. Она телесна в том смысле, что духовное в нем не может совершаться вне тела. Библейский псалмопевец очень хорошо это показывает. Он молится своим разумом, прибегая к рассуждению, к осмыслению, распознаванию, и молится также посредством своих эмоций: дает выход гневу, вопит о своем протесте, плачет, показывает не только свой страх, но и положительные эмоции: радость, ликование, доверие.
Христианская молитва, которая вовсе не сводится к одному лишь чувству или эмоциональному порыву, стремится к диалогу с невидимым, но реальным Присутствием. А присущий человеку способ встречи, диалога или отношений не иррационален, не сводится к чувственному и эмоциональному.
Молитва как диалог, или по крайней мере как стремление к диалогу, -- это, прежде всего, слушание. А слушание предполагает внутреннюю работу, внимание, трезвость ума, «самоприсутствие», создание в себе пространства для принятия воли и присутствия Господа. Молитва подразумевает труд сердечный, а сердце, согласно библейской антропологии, -- это место пребывания воли и разума, памяти и желания, психологической и нравственной жизни. Это – орган, вмещающий божественные дары (любовь, Дух Святой, мир Христов) и то пространство, в котором рождается вера и из которого к Богу возносится молитва. По-еврейски термин, обозначающий молитву, звучит как tefillah, то есть, суждение или мысль в действии. Псалмы нередко являются свидетельством людей, которые молятся, размышляя о своей жизни перед Богом, чтобы достичь жизни в послушании Богу или же чтобы распознать, в тусклости жизненных ситуаций, присутствие Бога. Псалмопевец Псалма 77, находясь в скорбной, тревожной ситуации, проводит ночи в воспоминаниях («Вспоминаю о Боге, и трепещу; помышляет, и изнемогает дух мой»); в размышлениях («Размышляю о днях древних, о летах веков минувших»); вопрошая и беседуя («Припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает: неужели навсегда отринул Господь, и не будет более благоволить?»).
Таким образом, молитва не означает отказ от разума: чтобы понять слово Божье, содержащееся в Писаниях, необходимо проявить прилежание и задуматься; если мы хотим увидеть перст Божий в истории, нужно размышлять о прошедших событиях и сопоставлять их со Словом Божиим, чтобы оценить, насколько они созвучны с Евангелием. Чтобы распознать волю Божью о себе, необходим труд по сопоставлению событий, внутреннего мира и Слова Божьего, а труд этот требует риска и ответственности ума. Ущербной и недостойной человека была бы молитва, не включающая благородного мыслительного действия! Или же она была бы, в таком случае, лишь уклонением в безответственность или даже в магию. Одним словом, в отношении слишком отрешенных молитв следует повторить слова святого Апостола Павла перед чрезмерными проявлениями харизматического рвения во время молитвенных собраний христиан Коринфа: «Стану молиться духом, стану молиться и умом».
Но такой же ущербной и неверной библейскому откровению выглядит молитва чисто разумная или сведенная лишь к мозговой деятельности. Еще в Псалмах, богатейшей школе молитвы, к которой ежедневно нас призывает Литургия Часов, показано, что молящийся вовлекает и свои эмоции. Он вопит о своем гневе, безутешно рыдает, громогласно обличает, показывает свою тревогу, чувствует, что сердце его тает в груди, а кости разрушаются, высказывает живущий в нем страх. В том же 77 Псалме молящийся пытается понять, истолковать ту ситуацию, которая заставляет его вопрошать: не «изменил ли десницу Всевышний», не положил ли конец любви к нему, и эти вопросы сопровождаются чувствами изнеможения, безутешности, скорби, глубочайшего смятения, которое невозможно выразить словами – «не могу говорить», -- сопровождаются стенанием и плачем.
Подлинная молитва о ближнем происходит в сострадании со страждущим и в особой близости к нему, чтобы рассказать ему о близости Господа, не оставить его наедине с его горем.
Иногда удивляет: как же чувства, на первый взгляд жестокие или по крайней мере неподобающие, как, например, гнев, могут быть частью молитвы. Но ведь когда болящий протестует и даже богохульствует, он часто лишь выражается при помощи единственного языка, возможного для него в его ситуации, он лишь пытается совладать со своей болезнью, наделяя именем то, что происходит в его теле. Существует экстремальная, парадоксальная форма надежды: кричать Богу о собственном отчаянии. На самом деле, давая выход этим чувствам, человек может осмыслить тяжелые ситуации и принять их перед Богом, знающим «сердце и внутренности», то есть, по библейскому выражению, сознательное и бессознательное человека.
Псалтырь показывает широкую гамму словесных выражений, которые по-разному относятся к молитве. К тому же, если Псалмы – это жизнь перед Богом, то становится ясным: не бывает жизненных ситуаций, которые нельзя включать в молитву. К этой гамме относятся молчание (которое может быть безмолвной хвалой и скорбью, растерянностью), плач (плач страждущего, плач покаяния, плач от умиления или от радости), cозерцательный шепот или внутренний диалог («Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?»), смех («Уста наши были полны веселья»), жалоба, изумление и восхищение «Как многочисленны дела Твои, Господи!», или «Господи, Боже наш! как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес!»; доверие, благодарность, филиппика и многое другое.
Последний стих заключительного, 150 Псалма, утверждает, что само дыхание человека – это похвала Господу. Все дышащее да хвалит Господа! Да, если подлинный субъект молитвы – это тело, то действие и созерцание, молчание и слово, чувство и разум, дух и материя тесно вплетены в молитву. Дух Божий, возбуждающий в нас молитву, умеет выразить Себя посредством всего человеческого.