Великопостные духовные встречи в Соборе Парижской Богоматери

Мы уже упоминали о цикле великопостных духовных встреч, которые проходят в Соборе Парижской Богоматери на тему Страстей Христовых и человеческого страдания. В одно из воскресенье беседу вели Юлия Кристева, известный психоаналитик и Анн-Мари Пеллетье, специалист по Библии. Здесь мы приводим краткое содержание их выступлений.
Юлия Кристева выделяет три момента или три формы страдания – сострадание, высшее страдание и сублимация. Что касается аспекта сострадания, то, по ее словам, дав себя распять, Иисус хочет сказать, что страдание внутренне присуще примирению человеческого и божественного. Христианин есть человек страдания и любви. Христианское страдание – это страдание, которое можно разделить – прежде всего, между людьми и Христом, Который, принимая его, придает ему неслыханное доселе достоинство. Далее, страдание разделяют сами люди между собой – они лишь тогда могут позволить себе открыть путь к его облегчению, когда смогут взглянуть ему в глаза, назвать и интерпретировать его.
Относительно высшего страдания, или кенозиса, Кристева замечает, что Иисус принимает человеческую природу вплоть до ее крайних пределов – физических и моральных – чтобы вознести ее к божественному. Иисус, страдая, ибо желая и мысля за пределами возможного и конечного, предлагает нам опыт, в котором мы узнаем наши собственные желания и мысли – вечно ненасыщенные, вечно сопровождаемые тревогой, сформированные в процессе незавершенного созревания человека путем ряда отделений, запретов и отказов, модуляции влечений и сублимации удовольствий. Мы все являемся результатом «работы негативного» - рождение, отнятие от груди, отделение, разочарование. Устанавливая этот разрыв в самом сердце Христа, представляя этот разрыв в форме Страстей, христианство позволяет осознать существенные внутренние драмы становления каждого из нас. Христианство, таким образом, обладает огромной бессознательной силой очищения.
Наконец, сублимация. Сострадание или высшее страдание, страдание Христа является физической болью и психической оставленностью, которые обретают разрешение в примирении. Поставив акцент на сострадании и кенозисе как неотделимых двойниках «влюбленного сознания», гений христианства способствовал созданию огромного противовеса страданию, а именно сублимации путем психического и словесного делания. Наша цивилизация оставляет нам наследие его тонкого триумфа над прирученным страданием, которое нам надлежит принимать, интерпретировать и развивать перед лицом происходящих сегодня взрывов влечения смерти. Ни одно политическое действие не может заменить этого «влюбленного сознания», проистекающего из сострадания Человека Страдания.

По словам Анн-Мари Пеллетье, Библия знает бесчисленные фигуры страдающих людей и формы страдания – страдание от насилия, от предательства, унижения, презрения. Страдание больного, раненного, агонизирующего тела, страдание души, притягиваемой пустотой. Библия, которая включает в себя книгу Иова, знает страдание, которое ропщет и бунтует, доходя до святотатства. Новый Завет не отменяет урока, проистекающего из истории Иова, он выходит за пределы опыта Иова, образа абсолютного несчастья.
В тот момент, когда история Иова подходит к развязке, Иов заявляет, что отныне он знает нечто, чего не знал прежде – «Я слышал о Тебе краем уха, теперь же мои глаза видят Тебя». Читатель не узнает, что именно понял Иов, что вывело его из состояния бунта, что заставило его принять неприемлемое. Единственное, что мы узнаем, это то, что Бог может сделать со злом и со страданием что-то, чего человек сделать не в состоянии.
В этом контексте откровения находится и Крест Христов. Этот Крест есть единственный и абсолютный христианский ответ на страдание. Он совмещает мысли человека и предельные мысли Бога. Видя Иисуса на Кресте, мы не выходим из контекста тайны, в которую нас ввела книга Иова – напротив, мы углубляемся в эту тайну.
Наш современный мир проходит перед Крестом. Одержимый своими трагедиями, он делает из Иисуса символ всех невинно убиенных в истории. Евангелие от Луки упоминает двух казненных вместе с Иисусом, предлагая каждому из нас выбрать один из лагерей. Встанем ли мы в один ряд с тем, кто с презрением обращается ко Христу, или с тем, кто вдруг понял, что Иисус стоял лицом к лицу с их общим страданием и смертью с силою, которая была для этого человека надеждой и обещанием – «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое». Христианская вера укоренена в констатации с удивлением, что, когда бесконечная боль человечества вопиет к Богу откровения, она оказывается в присутствии страдающего Бога. Собеседник человеческих жалоб и бунта – это Бог, который является в Иисусе, подвешенном на древе Креста между двумя преступниками, изуродованный нашими ранами, вопиющий к Богу словами нашей скорби и муки – «Боже, мой Боже, почему Ты оставил Меня?».
Во время Страстей Иисуса Бог находится там, где не должен быть, ибо святость Бога отталкивает смерть и насилие, человеческое презрение как свою противоположность. В лице Сына Бог присутствует там, преданный на страдание в свободе Того, кто сказал: «Никто не отнимает (мою жизнь) у меня; но я Сам отдаю ее». Логика, противоположная той, в которой человек отвечает на страдание насилием.
Итак, Бог способен овладеть страданием, чтобы произвести из него его противоположность, чтобы сделать из него, путем таинственной алхимии, противоядие злу. Чтобы путем страдания служить жизни не только праведных, но и тех, кто неправеден. В этом свете возможно, справедливо и необходимо говорить об искупительном страдании. Но чтобы понять его и признать таковым, нужен долгий и терпеливый взгляд на Крест, который позволит нам услышать слова Иисуса по пути в Эммаус: «Не так ли надлежало пострадать Христу?...»